В одном из каменных домов городка Винчи (а все они какого-то грязновато желтого оттенка), расположенного в горах Тосканы, 15 апреля 1452 года родился, пожалуй, самый многогранный гений Возрождения (а может и всех времен) – Леонардо. Исследователь загадочных явлений, создатель, тревожащих воображение улыбок, за которыми кроется, непознаваемая глубина, и рук, указующих в неизвестность, в горные выси, он казал временникам волшебником. Люди последующих поколений называли его итальянским Фаустом.

Загадка Леонардо начинается с его рождения. Он был незаконно рожденным сыном женщины, о которой почти ничего не известно. Мы не знаем ни ее фамилии, ни возраста, ни внешности, не знаем, была ли она умна или глупа, училась ли чему или нет. Биографы называют молодой крестьянкой. Пусть это так и будет. В Винчи существует традиция называть ее хозяйкой таверны. Она знакома нам под именем Катерина.

Об отце Леонардо, Пьеро да Винчи, известно гораздо больше, но тоже недостаточно. Он был нотариусом и происходил из семьи, которая обосновалась в Винчи, по крайней, мере в XIII столетии. Четыре поколения его предков также были нотариусами, достаточно бережлив хитрыми, чтобы стать землевладельцами и войти в число состоятельных горожан, носящих титул «сеньор», который уже по наследству перешел и к отцу Леонардо.

Господин Пьеро, мессэр Пьеро, которому во время рождения сына было около двадцати пяти лет, обладал впечатляющими мужскими достоинствами: он дожил до семидесяти семи лет, имел четырех жен (трех успел похоронить) и был отцом двенадцати детей, причем последний ребенок появился на свет, когда ему было семьдесят пять. По всей видимости, в нотариальной практике он также добился существенных успехов: когда ему было уже за тридцать, он переехал во Флоренцию и основал там свое дело. Его уважали, особенно в среде аристократии.

В эпоху Возрождения на незаконнорожденных детей смотрели терпимо. Такие дети нередко появлялись у прислуги разных рангов, и часто относились так же, как к детям, рожденным в законном браке.

Известно, что папа Александр VI Борджиа качал на своих святейшых коленях четырех собственных детей. Леонардо сразу же был признан своим отцом и даже крещен в его присутствии, а также в присутствии нескольких членов его семьи. Однако в дом отца он был взят далеко не сразу. Вскоре после рождения он был отправлен вместе с Катериной в деревню Анхиано, расположенную недалеко от Винчи, и оставался там около четырех лет, в течении которых мессэр Пьеро успел жениться на первой из своих жен, шестнадцатилетней девушке, занимавшей на социальной лестнице более высокую ступень, чем мать Леонардо.

Молодая жена оказалась бесплодной. Возможно, по этой причине Леонардо в возрасте приблизительно четырех с половиной лет был взят в городской дом, где сразу же оказался на попечении многочисленной родни: дедушки, бабушки, отца, дяди и приемной матери. В налоговом реестре, относящемся к 1457 году, он назван незаконным сыном Пьеро.

О том, как проходило детство Леонардо в Винчи, нам ничего неизвестно. В более поздние годы он увлекался ботаникой, геологией, наблюдениями за полетом птиц, игрой солнечного света и тени, движением воды. Все это свидетельствует о его любознательности и еще о том, что в молодости он много времени проводил на свежем воздухе, прогуливаясь по окрестностям городка. Эти окрестности, которые мало изменились за последние пятьсот лет, и сейчас чуть ли не самые живописные в Италии. Винчи располагается на склоне горы Монте Альбано, одной стороной спускаясь в долину Aрнo,

Вид долины Арно, 1473г (184k)

где лежит Флоренция. Другой стороной городок поднимается вверх, к таинственным скалам, где среди мшистых уступов прячутся многочисленные пещеры и текут холодные стремительные ручьи. На склоне горы, там, где позволяют условия, крестьяне распахивают небольшие поля и разбивают виноградники, которые обрабатывают сами. Старые оливы, чьи кроны сформированы в форме бокалов, чтобы лучше улавливать солнечный свет, стоят одиноко или рядами вдоль дорог. Повсюду можно увидеть множество цветущих миндальных деревьев. Среди них темнеют кипарисы, напоминающие хвосты огромных лисиц. Воздух так чист, что с горы Монте Альбано можно увидеть Средиземное море, которое находится в шестидесяти пяти километрах отсюда.

Среди более семи тысяч страниц рукописей и рисунков Леонардо, сохранившихся до наших дней, нет ни одной, которая касалась бы его юности. У него вообще чрезвычайно мало заметок, имеющих отношение к собственной жизни. Однажды, излагая на бумаге теорию формирования рек, он обронил название деревни, в которой жил в детстве – Анхиано, – и тут же зачеркнул это слово,

Его образование, очевидно, было таким, как у всякого живущего в маленьком городке мальчика из хорошей семьи: чтение, письмо, начало математики, латынь. Латынь никак ему не давалась, он вынужден был бороться с ней до конца своих дней: большая часть книг, представлявших для него ценность, была написана именно на этом языке, хотя эпоха Возрождения дала сильнейший толчок к использованию народного итальянского языка в литературе и ко времени его смерти на итальянском было опубликовано множество книг. Леонардо прекрасно сознавал недостатки своего образования, отсутствие в нем системы и глубины и впоследствии чувствовал необходимость защищаться от безымянных критиков, которые говорили, что он «не эрудит».

Несмотря на то что неувядаемая слава Леонардо связывает его достижениями не только в изобразительном искусстве, но и во многих других областях человеческой деятельности, все же, без сомнения, следует признать поразительным то, что за свои шестьдесят семь лет он создал так мало картин — чуть больше двенадцати. И только во второй половине нашего века — и то благодаря успехам в области научного исследования картин и скрупулезному историческому анализу — критики оказались в состоянии прийти к некоторому согласию относительно того, какие картины действительно принадлежат Леонардо, а какие нет, несмотря на то что они долгое время ему приписывались. На самом деле эти картины с признать подражательными.

Одна из трудностей идентификации произведений Леонардо связана с его эволюцией как художника: его произведения, знаменующие Высокое Возрождение, столь совершенны, что порой трудно принять то, что его ранние работы написаны той же рукой. Другая трудность сопряжена с сильнейшим влиянием, которое он оказывал не только художнически, но и интеллектуально. Это стало причиной того, что за несколько веков было создано множество подражательных произведений, которыми можно было бы заполнить большую галерею. Третья проблема относится к обычаю того времени работать вместе: сам Леонардо писал фрагменты картинах своего учителя Верроккио, а позже, когда у него появились собственные ученики, то и они также работали над его композициями. В таких коллективных работах часто очень трудно выделить руку Леонардо. Уолтер Патер, в прошлом известный интерпретатор искусства и литературы эпохи Возрождения, менее века тому назад написал одно из самых прекрасных и любимых читателями исследований о Леонардо, но сегодня к его работе следует подходить с большой осторожностью: в этом нет вины Патера, но многие произведения, которые он приписывает Леонардо, тому вовсе не принадлежат.

К счастью, во всей этой неразберихе есть абсолютно достоверное: ранние картины Леонардо вне всяких подозрений. Вазари специально останавливается на этом вопросе в своих «Жизнеописаниях»: «Леонардо как я уже говорил, в детстве был отдан мессэром Пьеро в ученье Андрео дель Верроккио, и случилось так, что его учитель начал рисовать картину, изображающую крещение Христа святым Иоанном. В этой картине Леонардо написал ангела, одетого в плащ; несмотря на то что он был ещё очень молод, его ангел получился гораздо лучше всех остальных фигур, выполненных Андреа. Тот потом больше никогда не притрагивался к краскам и в досаде сетовал на то, что ребенок оказался более сведущ, чем он сам». Следует заметить, что история учителя, превзойденного своим учеником и в раздражении оставившего кисти и краски, — старый избитый анекдот всей истории искусства. Однако рассказ Вазари в действительности может отражать то, что случилось во время написания «Крещения».

Из всего, в чем он преуспел, Верроккио наименьшее удовлетворение получал от живописи. Он был опытным живописцем третьей четверти итальянского Кватроченто (XV век): художником крупных, натуралистично написанных фигур и ярких солнечных тонов. Его композиции несколько плоскостными и линейными, а фоны — в манере времени - представляли собой долины и закругленные холмы со стилизованными скалами и деревьями, разбросанными тут и там. Маловероятно, что появление молодого гения в мастерской могло как-то обидеть мастера; наоборот, это должно было усилить мастерскую (которая, в конце концов называлась «Верроккио и товарищи»), возможно, что он мог прекратить рисовать, почувствовав даже облегчение и получив возможность посвятить больше времени своим главным талантам, а именно работе по металлу и трудам скульптора. Также маловероятно, что Леонардо нарисовал ангела, будучи «ребенком» — «Крещение Христа», которое висит сегодня в Галерее Уффици во Флоренции, датируется приблизительно 1472 годом, когда Леонардо было двадцать лет. Тем не менее эта его юношеская работа, как первая разработка темы начинающим композитором, много говорит о его возможностях, которые в будущем развивались и совершенствовались.

Почему тридцатилетний Леонардо отправился в Милан, объясняют его ранние биографы. Они утверждают, что в 1482 году он поехал играть на лютне при дворе Лодовико Сфорца. Инструмент, который он взял с собой и рисунки которого сохранились, был сделан из конского черепа и отправлен серебром. Столь странная причуда была как раз в духе Леонардо: безобразное его привлекало; однако форма инструмента была выбрана не просто так: полость черепа давала хороший резонанс и усиливала звук. Среди других инструментов, сделанных по рисункам Леонардо, можно назвать колесный барабан, который, когда его толкали, отбивал ритм, автоматические молоток и колокольчик, издававший в определенные моменты чистый звук, и органную виолу с упругим смычком, используемую нищими так же, как в недавние еще времена использовалась шарманка. Его интерес к музыке, по всей видимости, не пошел дальше этого. В его бумагах сохранился лишь единственный фрагмент нотной записи, представляющий собой часть канона.

Настоящая же причина, по которой Леонардо покинул Флоренцию, уже называлась нами: он понял, что Лодовико Сфорца будет для него лучшим покровителем, чем Медичи. Чтобы расположить к себе Сфорца он написал ему письмо, в котором ничего не говорилось о музыке, а об искусстве упоминалось лишь вскользь. Предмет изложения был совершенно другим. Среди разнообразных талантов Леонардо, — возможно сравнение их с комплектом китайских шкатулок, когда самая большая скрывает в себе множество других, — и военный: он был военным экспертом и изобретателем оружия.

«У меня есть планы мостов, — писал он, — очень легких и прочных, весьма пригодных к переносу... Я нашел способы, как разрушить любую крепость или какое-либо другое укрепление, если, конечно, оно не построено на скале... У меня есть также чертежи для изготовления пушек очень удобных и легких в транспортировке, с помощью которых можно разбрасывать маленькие камни наподобие града... Я знаю, как добраться в определенное место через пещеры по секретным путям безо всякого шума, даже если для этого придется проходить узкими траншеями или под рекой... Я могу делать закрытые колесницы, безопасные и непреступные, которые со своей артиллерией врываются во вражеский строй, и ни один человек не сможет им противостоять... Я могу создать такую пушку, мортиру или другое артиллерийское орудие, что оно будет выгодно отличаться от тех, которые обычно используются... Я могу создать катапульту, баллисту или другую машину удивительной силы».

Продолжая свое перечисление, Леонардо замечает, что он очень искусен в живописи и скульптуре и что может взяться за «коня», то есть за конную статую, план которой Сфорца в то время вынашивал.

Все в этом письме тонко рассчитано. Режим Лодовико был весьма шатким — герцог узурпировал власть в Милане, и Леонардо был уверен, что он будет рад принять создателя оружия. Однако оказалось, что герцог вовсе не заинтересовался военными изобретениями Леонардо. Можно только удивляться, как Леонардо с такими идеями все же выдвинулся при его дворе на первое место.

Во времена Возрождения для художников было совершенно естественно заниматься оружием: человек, способный нарисовать и отлить бронзовую статую, с тем же успехом мог отлить и пушку. Создание фортификационных сооружений было отраслью архитектуры, поэтому вместо дворцов и часовен архитектор мог с легкостью взяться за строительство башен и бастионов. И Джотто, и Микеланджело рисовали планы оборонительных сооружений Флоренции. Известно, что и Леонардо в своем бесконечном стремлении к знанию, которое составляло и его величие, и трагедию, изучал написанный в то время трактат Роберто Вальтурио «De Re Militari» («О военном деле»). Идеи Леонардо черпал из разных источников, переосмысливая и во многом дополняя чужие проекты. Его «закрытые колесницы, безопасные и неприступные», в примитивном виде появились еще в римские времена. Это были колесные конструкции, несшие тяжелые деревянные щиты и предназначавшиеся для взятия городских стен. Их назначением было прикрывать воинов, которые действовали тараном. Леонардо значительно развил идею, превратив колесницу в прикрытую панцирем вооруженную повозку, а по-современному танк, укомплектованный пушкой и управляемый изнутри восемью воинами, для чего ими использовались рычаги и приводы. Сомнительно, чтобы человеческие мускулы могли передвигать столь тяжелую машину на значительные расстояния, особенно по неровной и скользкой местности. По в атом, как и во многих других своих изобретениях, Леонардо был увлечен скорее идеей, нежели воплощением. Создав эскиз «тапка», он немедленно взялся за разработку других идей, оставив на потом решение вопроса о движущей силе машины.

В Северной Италии существовала готическая традиция увеличивать конными статуями аристократические погребения. Одна из таких фигур - памятник Бернабо Висконти — стоит в Милане и по сей день. Вполне могло быть, что Лодовико, задумывая «Коня», думал о продолжении этой рыцарской традиции. Однако монументов, созданных для увековечивания славы какого-то выдающегося человека и преследующих чисто художественные цели, то есть таких, которые можно было бы считать предтечами статуи работы Леонардо, было очень мало. Среди них следует прежде всего назвать знаменитую классическую античную статую в Риме. Пережив опустошительные набеги варваров и религиозный фанатизм средневековых христиан, которые уродовали статуи, обычно отбивая им носы, будучи убеждены, что это идолы, конная статуя Марка Аврелия оставалась примером и даже вызовом для современных Леонардо скульпторов. (Марк Аврелий не был покалечен: христиане считали, что это статуя Константина — первого римского императора, принявшего христианство.) Хотя Леонардо, без сомнения, был знаком с описаниями и, возможно, с изображениями этой статуи, все же он никогда не видел ее собственными глазами.

Еще две подобные статуи могли служить Леонардо примером. В Падуе стоял монумент Донателло «Гаттамелата» — в честь известного кондотьера Гаттамелаты, предводителя наемных войск, однако и с этим памятником Леонардо был знаком только по рисункам. В Венеции стоял «Коллеони» — памятник другому предводителю, единственный из трех бронзовых всадников, который Леонардо знал хорошо. Но и эту работу

Леонардо не видел а законченном виде, хотя заказ поступил в мастерскую Верроккио, когда он находился во Флоренции; он наверняка видел рисунки и модели для нее, возможно, даже сам вносил некоторые предложения в ходе работы над ней.

Все эти статуи очень различаются по духу, но в двух отношениях весьма близки: во-первых, их размеры приближены к естественным («Марк Аврелий» немного выше), во-вторых, у каждой передняя нога лошади приподнята. Изначально, согласно традиции, пол передней ногой римского коня лежало тело поверженного врага. У Донателло нога коня уже покоится на шаре. В работе Верроккио, самой поздней из трех, под ногой коня вообще нет опоры. То, что стало общим местом в наши дни вряд ли было таковым в эпоху раннего Возрождения, когда неполное знание законов статики вынуждало скульпторов быть чрезвычайно осторожными. Несмотря на то что Леонардо вынужден был, как и его предшественники, учитывать технические ограничения, налагаемые законами статики, все же он решил превзойти всех, — и не просто превзойти, но ошеломить мир. Его конная статуя должна была, стать не только произведением беспримерной красоты, но и самой грандиозной и дерзкой по замыслу. Предполагалось, что ее размеры будут грандиозными - более чем в два раза превышать естественные. Но главное, что эту колоссальную тяжесть Леонардо намеревался воплотить в образе не спокойно стоящего или торжественно вышагивающего кони, а лошади, поднятой на дыбы.

Занимаясь подготовкой к столь неслыханному делу, Леонардо долго и внимательно изучал самых прекрасных лошадей, стоящих в конюшнях миланских дворян, — при этом у пего само собой складывался великолепно иллюстрированный трактат по анатомии лошади. Много внимания он уделял также проблеме равновесия: рисовал всадника с оружием в руках, пытаясь сместить центр тяжести, заставлял всадника прятать оружие за спину и т. д. Временами он как бы отчаивался решить проблему и рисовал поверженную человеческую фигуру под передней ногой лошади. Однако всегда его всадник был активен, он стоял или поворачивался в седле, как будто командуя людьми в пылу сражения. Современники, проявлявшие интерес к работе Леонардо, были уверены в том, что статуя никогда не будет отлита. Несколько лет спустя Микеланджело, встретив Леонардо на улице Флоренции, не удержался и сказал: «Ты нарисовал лошадь, собирался отлить ее в бронзе, но не смог этого сделать и со стыдом оставил свою затею. Только подумать, что эти жирные миланские каплуны тебе поверили!»

Статуя в самом деле не была отлита, но, по сведениям, не технические трудности помешали Леонардо осуществить свой замысел. Одна заключалась в том, что приблизительно 90 тонн металла, быстро расплавленного и доведенного до очень высокой температуры, будут остывать неравномерно. Эту проблему Леонардо взялся решить, спроектировав систему множественных горнов. Во фрагментарном трактате, названном «О весе», он детально разработал вопрос равновесия: на рисунках видны железные скрепы внутри полой конструкции статуи. Следует заметить, что знаний у него было достаточно, чтобы выполнить подобное задание.

В конце концов Леонардо оставил идею коня, вставшего на дыбы, и предпочел ей обычного шагающего из совершенно других соображений. Статуя признана была увековечить память о героическом отце Лодовико Сфорца. Если бы конь стоял на задних ногах, то все взгляды были бы прикованы именно к нему, но не к наезднику. Более чем через столетие после смерти Леонардо похожая идея была воплощена в жизнь в Испании

художником Пьетро Такка, создавшим в 1640 году конную статую короля Филиппа IV. Проблемы статики были решены для него ученым Галилео, расчеты которого были очень близки расчетам Леонардо. Однако что-то действительно близкое к замыслу Леонардо было воплощено в жизнь только в 1782 году, когда Этьенн Морис Фальконе создал в Санкт-

Петербурге своего знаменитого коня — памятник Петру I. Статуя Такка, хотя и была первой работой такого рода, имела позу застывшую и скованную; статуя Шальконе, в отличие от нее, полна динамики и одухотворения, что наверняка понравилось бы Леонардо. И все же вплоть до наших дней ничего равного Леонардову замыслу не создано.

Когда после падения Лодовика Сфорца Леонардо покидал Милан, он чувствовал свою творческую мощь. Ему было около пятидесяти, его ум стремился проникнуть в отдаленнейшие пределы мироздания. Слова, которые доктор Фауст, персонаж драмы Кристофера Марло, говорил самому себе, могут быть отнесены и к Леонардо: «Сладчайшая аналитика, именно ты похитила меня!» Ученый в нем начал потеснить художника.

Дать Леонардо оценку как ученому невозможно: слишком много его бумаг утрачено, а те, что остались, в таком беспорядке, что вряд ли кто-нибудь сможет проследить по ним эволюцию его идей. Его заметки - в фундаментальных переводах Пауля Рихтера и Эдварда Маккурди - были систематизированы (под словом «теплота», например, приведено около пятидесяти записей), однако без обозначения, где его начальное, а где окончательное мнение. Проблема еще больше усложняется из-за эклектизма Леонардо. Известно, что он с легкостью заимствовал, в нетронутой или измененной форме, идеи своих современников. К тому же в наших руках очень мало сохранившихся письменных материалов, которые сказали бы нам, у кого или из какого источника взяты эти займствования. Однако все же некоторые выводы можно сделать. Прежде всего, вне всякого сомнения, Леонардо — титан науки, каким провозгласили его наиболее восторженные почитатели. Кстати, о них: сославшись на одну строку в его рукописи, один современный автор стал утверждать, что Леонардо предвосхитил открытия Коперника приблизительно на пятнадцать лет, а Галилея — более чем на столетие. Однако строка «Солнце не движется» на самом деле не предполагает, что Леонардо был революционером в науке и отвергал освященные веками представления о геоентризме Вселенной. Подобное утверждение было сделано еще в III веке Аристархом Самосским, и вероятно, что и Леонардо, и Коперник, и Галилей были знакомы с трудами этого знаменитого ученого.

Что касается исследований Леонардо в области конструирования летательных аппаратов, то здесь его интеллектуальная смелость и основательность вне всяческих сомнений, однако общая точка зрения на эти исследования такова, что он много лет подряд шел неверным путем. Он без конца наблюдал движение и давление воздуха и вывел некоторые основополагающие принципы аэродинамики; он изучал полет и планирование птиц и летучих мышей, как анатом исследовал их крылья. Обладая даром видеть дальше конкретного факта, он рисовал приборы, которые должны быть использованы при полете: определитель скорости ветра; инклинатор, призванный показывать авиатору, потерявшему ориентацию в облаках, летит ли он параллельно земле или под наклоном; устройство, которое, по всей видимости, является первым в мире парашютом -огромный пирамидальный тент с легкой деревянной рамой. Однако в своих расчетах Леонардо проглядел фундаментальный вопрос: почему управляемый человеком орнитоптер, летательный аппарат с машущими крыльями, сможет подняться с земли, как птица? Все его машины были спроектированы так, что человек должен был управлять ими с помощью силы рук и ног, которые составляют двадцать два процента его общего веса (у птиц мускулы, используемые ими при полете, составляют приблизительно пятьдесят процентов их общего веса). Если иметь в виду этот досадный просчет, учитывая еще и вес самой машины, то идея человеческого полета становится непреодолимой, в чем Леонардо, вероятно, смог убедиться на собственном опыте. Допустим, что инженерная мысль все же создаст пригодный к полету орнитоптер, однако этому аппарату все равно потребуется мотор или какой-то другой источник знергии. Существуст легенда о том, что в 1505 году (затем его изыскания в области летательных аппаратов оборвались) Леонардо (или один из его молодых помощников) сделал попытку взлететь с вершины холма Монте Цецерии близ Флоренции, однако, возможно, это всего лишь романтический миф. Когда неосуществимость создания управляемого человеком oрнитоптера была, наконец, совсем недавно осознана, приверженцы Леонардо все же стали указывать на то, что он изобрел пропеллер или геликптер: на его рисунке очень четко изображен один такой прибор. Но даже в этом его приоритет подвергнут сомнению. В начале 1960-х годов ученые обратили внимание на картину анонимного французского мастера XV века и на витраж, относящийся приблизительно к 152.5 году, на которых Христос-младенец играет юлой. У этой игрушки на ось надето некое подобие пропеллера. К оси привязана веревочка: если ее сильно дернуть, то можно запустить маленький «геликоптер» в воздух. Очевидно, такие игрушки были широко распространены во времена Леонардо; вполне возможно, что его «изобретение» было всего лишь усовершенствованием. Только несколько мелких рисунков, расположенных в углу большого листа бумаги, доказывают, что Леонардо все же продвигался к современной идее полета с помощью закрепленного крыла. Он нарисовал древесный лист, зигзагообразно падающий на землю; рядом — четыре изображения человека, держащегося за ровную крылоподобную поверхность и спускающегося по воздуху на землю. Если бы он развил эту идею, соединив ее со своими познаниями в области воздушных течений и движущихся сил (а он достаточно знал об источниках энергии: его могучему воображению было под силу смоделировать идею ракеты, продвигающейся с помощью реактивной струи), то он вполне мог бы запустить планер с вершины горы.

Краткий, безличный комментарий Леонардо, относящийся к падению Милана, который целых восемнадцать лет был его домом, может показаться обескураживающе равнодушным, однако Леонардо всего лишь констатировал то, что случилось. Как многие одинокие люди, к тому же гении, Леонардо не испытывал привязанности к какому-либо политическому режиму или к месту: его национальность была внутри него самого. Конец правления герцогов Сфорца означал для него лишь то, что он должен искать себе нового покровителя и к этому нужно приложить определенные усилия. Но к 1499 году создатель «Коня» и «Тайной вечери» уже завоевал себе славу, и это избавляло его от необходимости ходить и просить.

В его намерения входило вернуться во Флоренцию, однако он направился туда кружным путем, заехав сперва в Мантую для ознакомления с фресками Андреа Мантеньи. Там он встретил умную и на редкость настойчивую даму — маркизу Изабеллу д'Эсте, свояченицу герцога Сфорца. Она потребовала, чтобы Леонардо написал ее портрет, и добивалась своего со всей властностью и хитростью, на какие была способна. Ее настырность, льстивость и неразборчивость в средствах казались ужасающими: такой известный мастер, как венецианец Джованни Беллини, у которого не было ни малейшего желания писать ее, еще раньше сбежал. Леонардо, который почти всегда мог отговориться от неинтересного заказа и умел защитить собственное достоинство и свой покой, все же не смог отделаться от Изабеллы. К началу 1500 года относится его картон с ее профилем. (В живописи слово «картон» означает создание детального эскиза размером с предполагаемую картину.)

Картон, очевидно тот самый, который теперь находится в Лувре, был со временем весьма серьезно переделан и по сравнению с другими работами Леонардо представляет незначительный интерес. Глядя на него нельзя отделаться от впечатления, что с его помощью Леонардо мстил этой приставучей женщине. Конечно, он не мог позволить себе карикатуру: все-таки Изабелла была маркизой, и это ограждало ее от подобных оскорблений. Что он действительно мог сделать, так это написать ее безо всякой заинтересованности: тупое выражение лица, вялый подбородок, неблагородная внешность, Однако даже это не отбило охоту у этой энергичной женщины получить портрет работы Леонардо. Она продолжала преследовать его много лет подряд, пытаясь вытребовать свой портрет, писанный маслом, или выманить у него хотя бы какую-нибудь картину. Следует все же заметить, что она не получила ни одной. Тем не менее она представляла для него некую помеху: ее эмиссары слали

ей письма, в которых мягко намекали на нежелание художника служить ей, что выявляет некоторые любопытные подробности из жизни Леонардо, которые при других обстоятельствах остались бы неизвестными. Покинув Мантую, — без сомнения, с чувством облегчения, - Леонардо отправился в Венецию. Там его пребывание было коротким - около трех месяцев, однако за это время он успел существенно повлиять на венецианских художников, во всяком случае на одного из них - Джорджоне, которому тогда было двадцать два года и который только вырабатывал свой стиль. Вазари пишет в «Жизнеописаниях»: когда Джорджоне «увидел несколько вещей Леонардо, тонко и глубоко моделированных глубокой тенью, то они так ему понравились, что он на всю жизнь сделал их своими образцами и в масляной живописи следовал им постоянно». Однако Джорджоне сам был столь значителен, что не мог просто подражать Леонардо.

Его произведения, без сомнения, носят след влияния Леонардо, и не только в области определенных приемов (например, в картине «Xристос, несущий свой крест» из церкви Сан Рокко в Венеции), но и в основополагающей концепции передачи пластичных форм.

Не одна лишь слава живописца предшествовала появлению Леонардо в Венеции. Он успел приобрести известность как военный инженер, а в это время венецианцы как раз испытывали в таком специалисте 6oльшую нужду. Среди других итальянских городов-государств у Венеции было больше всего связей — торговых и политических — с Востоком, а ее морская мощь привела к конфликту с турецким султаном: турецкие войска постоянно угрожали венецианцам, нападая на них на суше и на море Турки захватывали окрестности Венеции, по ночам с колокольни Святого Марка можно было видеть их костры, а днем — их галеры со стрелками, курсировавшие в непосредственной близости от берега. Неясно, предложил ли Леонардо венецианцам свои услуги или они наняли его, но он произвел топографическое обследование окрестных земель и пришел к выводу, что, для того чтобы захватить Венецию, войскам султана необходимо будет переправиться через реку Исонцо. Он посоветовал сконструировать дамбу со шлюзом, который в нужный момент можно будет открыть и затопить нападающих. Затем он занялся проблемой уничтожения турецкого флота.

Manuscript B, folio 81 v. модель

Для этого он изобрел разные приспособления для ныряния, а также то, что можно назвать маленькой подводной лодкой, с помощью которой можно было незаметно подобраться к неприятельским кораблям под водой. Сама идея не была нова: еще Аристотель писал о нырятельном колоколе в руках; у Леонардо были описания масок и дыхательных трубок, используемых восточными ловцами жемчуга. Однако он скорее всего изобрел нечто новое, прежде неслыханное: некое средство для обеспечения человека, находящегося под водой, воздухом. Что это было — он держал в секрете и отказывался разглашать «по причине .злой человеческой природы». В этом объяснении можно усомниться: в других случаях Леонардо охотно демонстрировал свои хитроумные и даже смертоносные изобретения. Однако его зашифрованные записи и данный в письменной форме совет самому себе «найти какого-нибудь простого юношу», чтобы тот помогал ему в изготовлении нырятельного оборудования,

Французы предоставили Леонардо полную свободу действий. Платили ему хорошо и, очевидно, не предъявляли слишком настойчивых требований. Не считая нескольких случайных поездок, он провел шесть лет в Милане, все больше погружаясь в свои научные исследования. Французский король неопределенно упоминал, что ему хотелось бы иметь от Леонардо «несколько маленьких изображений Богоматери, а также другие работы, по моему настроению, и, наверное, я прикажу ему написать мой портрет». Если даже Леонардо и выполнил какие-то королевские заказы, то от них не осталось и следа. Однажды он предпринял путешествие на север, в Альпы, взбирался на Монте Роза, где сделал записи о свете среди снежных полей и ледников. Временами он работал над прокладкой каналов в Ломбардской долине — некоторые из его великолепных рисунков шлюзов, плотин и движения воды датируются как раз этим периодом, временами брался за кисть, хотя все чаще перекладывал работу на учеников. В годы с 1506-го по 1508-й он нарисовал второй (лондонский) вариант «Мадонны в скалах». И ранней (луврской) картиной на ту же тему.

Почему Леонардо сделал два варианта этой «Мадонны» — вопрос еще не разрешенный. Согласно общераспространенному мнению, первый он делал по контракту, заключенному с миланским Братством Непорочного Зачатия. По каким-то причинам картина не была принята Братством и перешла в руки французов. Тем не менее Братство заказало художнику другой вариант. Он должен был работать с Амброджи да Предисом - миланским художником, уже сотрудничавшим с Леонардо в свои прежние, бедные годы. По невыясненным причинам Леонардо и да Предис не выполнили заказа, споры и судебные процессы, связанные с этим делом, долго не затихали, только через двадцать пять лет Братство наконец приняло картину.

Франциск I не был интеллектуалом на троне: он отдавал предпочтение женщинам, турнирам, пышным празднествам и красивой одежде. Но даже если он и не всегда понимал великого старца, которого сумел приблизить к своему двору, все же он испытывал восхищение перед его гением и смиренно выказывал ему почтение. Когда Леонардо в 1516 или 1517 году прибыл в королевский замок в Амбуазе, расположенном примерно в ста шестидесяти километрах к юго-западу от Парижа на реке Луаре, ему сразу был присвоен титул «Первый художник, инженер и архитектор Kороля» - не потому, что от него ждали каких-то новых работ, а за то, что он уже сделал. Франциск отвел ему апартаменты в уютной усадьбе Клу, находящейся менее чем в километре от дворца, и часто навещал его там, считая, что полному сил двадцатидвухлетнему королю гораздо легче навестить больного шестидесятичетырехлетнего художника, чем тому просить аудиенции.

Неизгладимое впечатление, которое Леонардо произвел на своего покровителя, засвидетельствовано записками Бенвенуто Челлини, двадцать четыре года спустя приехавшего на службу во Францию. В своих «Воспоминаниях» Челлини пишет о Леонардо, что «король Франциск столь глубоко любил его великие таланты и испытывал столь великое удовольствие, слушая его речи, что в году было очень мало дней, которые бы он пропел без бесед с ним... Он говорил, что не верит, что на земле когда-либо жил человек столь обширных знаний, как Леонардо, причём в области не только скульптуры, живописи и архитектуры, но и философии, потому что он был великим философом».

В 1517 году кардинал Луи Арагонский посетил Леонардо в его усадьбе; описание этого визита было сделано секретарем кардинала Антонио де Беатисом: «10 октября 1517 года монсиньор и иже с ним посетили в одной из отдаленных частей Амбуаза мессэра Люнардо Винчи, флорентийца, седобородого старца, которому более семидесяти лет, — самого превосходного художника нашего времени. Он показал его превосходительству три картины: одну с изображением флорентийской дамы, писанную с натуры по просьбе брата Лоренцо Великолепного Джулиано Медичи, другую — святой Иоанн Креститель в молодости и третью -Святая Анна с Марией и младенцем Христом; все в высшей степени прекрасные. От самого мастера в связи с тем, что у него в то время была парализована правая рука, уже нельзя было ожидать новых хороших хороших работ». В тексте также упоминается «огромное количество томов, написанных просторечным языком», в которых речь идет об анатомии, гидравлике, машинерии и других предметах: эти тома, «если их опубликовать будут полезным и чрезвычайно занимательным чтением».

Секретарь кардинала ошибся: в это время Леонардо было вовсе не за семьдесят, а шестьдесят пять лет, хотя он и выглядел древним старцем. Вполне вероятно, что правая рука его действительно была парализована после удара, но скорее всего секретарь не знал, что Леонардо левша и поэтому вполне способен работать, о чем свидетельствуют его поздние записи, сделанные твердым, ясным почерком. Что касается трех упомянутых картин, то «Святой Иоанн Креститель и «Св. Анна с Марией и младенцем Христом» идентифицируются без труда, а вот «некая флорентийская дама», по мнению большинства исследователей, — это «Мона Лиза». Возможно, однако, что это был другой портрет, от которого не сохранилось ни свидетельств, ни копий Джулиано Медичи не имел никакого отношения к Моне Лизе. Но вполне вероятно, что секретарь, перегруженный работой и впечатлениями, обронил имя Медичи по небрежности.

Несмотря на болезнь и постоянное внимание короля Франциска (который любил приходить к художнику без предупреждения приблизительно с такими словами: «Расскажи мне о душе»), Леонардо ухитрялся кое-что делать в Амбуазе. Почти вероятно, что он больше не занимался живописью, разве что добавлял штрих-другой к уже закопченным картинам, тем, что были у него под рукой. Его интересовала прокладка каналов в долине Луары и ее притоков: сохранилось его два гидрографических рисунка с названиями французских рек. Возможно, он рисовал планы, а может быть, даже руководил закладкой фундамента огромной крепости, которую Франциск задумал строить в Роморантене. Вероятно, Леонардо принимал участие и в подготовке придворных празднеств. Правда, его последний рисунок костюма датируется временем около 1512 года -перед тем как он покинул Милан и уехал в Рим, однако вполне возможно, что некоторые эскизы он сделал во Франции около 1517 или 1518 года. В описаниях мистерии, поставленной в близлежащем от Амбуаза замке Блуа, присутствует механический лев, которого вряд ли кто-либо, кроме Леонардо, смог бы придумать и сконструировать. Огромный лев, очевидно, приводимый в движение пружинами, сделал несколько шагов навстречу королю, как будто собираясь па него напасть. Когда король ударил его жезлом, он остановился, грудь его раскрылась, и все увидели белые французские лилии на голубом поле.

О других занятиях Леонардо во Франции известно очень мало. Можно себе представить, что он, как некий престарелый Просперо, мирно погружался в дремоту, переходя из жизни в смерть. Среди его последних рисунков есть один, похожий па автопортрет: па берегу реки сидит старик, погруженный в столь глубокое созерцание, что, кажется, только последняя труба архангела сможет пробудить его. Он умер 2 мая 1519 года, через год после того, как написал завещание, по которому свои рисунки и бумаги оставлял Франческе- Мельцн, кое-какие деньги — сводным братьям, а виноградник близ Милана — Салаи.